Почему одни страны богатые, а другие бедные

Происхождение власти, процветания и нищеты

Дарон Джемоглу, Джеймс А.Робинсон

Авторы построили и объяснили свою теорию о том, почему одни страны богатые, очень просто, практически двумя терминами. Страны, ведущие экстрактивную (extractive) политику (экстракт – извлекать), целью которой является обогащение определенной группы за счет общественного блага, не богатеют; страны, придерживающиеся инклюзивной (inclusive) политики (инклюзив – включение, соединение) способны к приумножению национального богатства.

Глава 1. Так близко – так по-разному – So close and yet so different

В первой главе «Так близко – и так по-разному» авторы сравнивают Город Ногалес, разделенный стеной (сравнивают с чем? или «В первой главе «Так близко – и так по-разному» авторы приводят в пример город Ногалес»). Полгорода относится к Мексике, вторая половина – к США. А раньше этот город полностью принадлежал Мексике. В 1958 году Америка купила у Мексики 120000 кв. километра территории за 10 миллионов долларов. Данная сделка называется Покупкой Гадсдена, так как со стороны США сделку проводил работавший в то время в Мексике американский дипломат под вышеупомянутым именем. В настоящее время купленная земля принадлежит американским штатам Аризона и Нью-Мексико.

При демаркации город Ногалес оказался разделен поровну. Несмотря на то что природа та же, люди близкие, и даже название города одинаково, сейчас у них совершенно разный уровень жизни. Авторы задаются вопросом, как могут быть две части одного города такими разными. (В предложении с косвенным вопросом вопросительный знак не ставится)

Чтобы найти ответ на этот вопрос, ученые углубляются в историю, начиная с освоения Латинской Америки европейцами.

С ХVI века Испания направляет своих мореплавателей на далекие берега, где были обнаружены драгоценные металлы. Испанцы отбирали у туземцев запасы еды, забирали в свое пользование пригодные для обработки земли. Местные жители отказывались подчиняться испанцам, а они в свою очередь брали их в плен и убивали, в чем прослеживалась явная экстрактивная политика, или политика извлечения.

Когда Испания начала прокладывать пути к Америкам в 1490-годах, Англия была второстепенной европейской страной, после гражданской войны Алой и Белой роз (the War of the Roses). А через сто лет, 1588 году, непобедимая испанская армада при попытке вторжения потерпела поражение от Англии. Данный исторический факт был своего рода отправной точкой для Англии в соперничестве колониальных империй.

В начале ХVII века Англия прибыла в Северную Америку и к своему удивлению обнаружила, что у местных жителей не было ни золота, ни серебра, как это было в Латинской Америке для Испании. Не было источников быстрого обогащения. Им пришлось работать самим, чтобы создавать блага. Для этого были необходимы правила игры для вновь прибывших. В 1697 году в одном из первых поселений Северной Америки, в Джеймстауне, была образована Генеральная Ассамблея, куда входили представители всех слоев населения. Данный процесс создания основополагающего документа, основанного на равноправии, логично завершился в 1787 году принятием Конституции США в Филадельфии.

В то время в Мексике все шло наоборот. Если Штатам пришлось пережить только 5 лет политической нестабильности в 1860 – 1865 годах из-за Гражданской войны между югом и севером, то Мексика жила в состоянии постоянной нестабильности в течение первых пятидесяти лет своей государственной независимости. Например, президент Мексики Санта-Анна становился президентом 11 раз. Во время его правления Мексика потеряла Аламо и Техас, проиграла войну с США, в результате чего лишилась Аризоны и Нью-Мексики, которые сейчас являются штатами США. Между 1824 – 1869 годами в Мексике сменились 52 президента, и лишь немногие из них пришли к власти в соответствии с регламентом конституции. Другими словами, экстрактивная политика Испании в отношении Америки позже отразилась на последователях.

Другое отличие между этими государствами – это патентная система. В 1623 году английским парламентом принят законодательный акт по защите прав интеллектуальной собственности и ограничению права короля выдавать жалованные патентные грамоты любому, кому король пожелает. Такой статус-кво действовал и на территории США до и после обретения независимости. Данный акт защищал и заинтересовал изобретателей. Никто не отбирал права на инновации. Например, в 1820 – 1845 годах только 19% новых получателей патентов были детьми образованных специалистов и происходили из семей крупных землевладельцев. 40% новых держателей патентов окончили лишь начальную школу или вообще не имели никакого формального образования.

Многие сделали состояния с помощью своих патентов. Возьмите, например, Томаса Эдисона, изобретателя звукозаписи и первой практически применимой электрической лампы накаливания, основателя General Electrics. Он получил рекордные 1093 патента в США и еще 1500 в других странах. В XIX веке США были более демократическими, чем другие страны, в политическом смысле, они были наиболее открытыми с точки зрения возможностей изобретателей.

Глава 2. Теории, которые не работают – Theories that don’t work

Данная книга сосредоточена на объяснении причин мирового неравенства. По мнению авторов, Великобритания была первой страной, в которой имел место устойчивый экономический рост со второй половины ХVIII века благодаря Индустриальной революции, что связано с внедрением в производство важных технологических открытий. Именно она стала причиной по большой части мирового экономического неравенства ближе к концу ХVIII века. Еще в середине этого столетия уровень неравенства был значительно ниже.

Индустриализация вскоре распространилась на Западную Европу и на колонии английских поселенцев, такие как США, Канада, Австралия и Новая Зеландия. Сегодня список тридцати самых богатых стран включает именно эти страны плюс Япония, Сингапур и Южная Корея, которые являются результатом более широкого процесса развития стран Восточной Азии.

Если сравнить список самых богатых (среднедушевым доходом выше $20 тыс.) и самых бедных стран (менее $2000) пятидесятилетней давности, то он сильно не отличается от сегодняшнего. Ситуация сто или сто пятьдесят лет назад была такой же. Положение в списке богатых и бедных довольно устойчиво.

Что касается Ближнего Востока, показатели Саудовской Аравии и Кувейта близки к показателям тридцати развитых стран, но если цены на нефть упадут, эти страны быстро скатятся в нижнюю часть списка.

К неравенству есть несколько теорий.

Географический детерминизм. Он широко распространен и популярен. Если считать, что самые бедные страны находятся в Африке, данный аргумент придает внешнюю убедительность. В конце ХVIII века великий французский философ Шарль де Монтескье утверждал, что жители тропических стран, как правило, ленивы и нелюбознательны. Далее он говорил, что людьми, не склонными к усердному труду, чаще всего правят деспоты, так как экономические проблемы связаны с таким политическим феноменом, как диктатура.

Другой активный сторонник данной теории Джеффери Сакс считает, что тропические болезни, такие как малярия, и не совсем пригодная почва для сельскохозяйственных работ в тропиках оказывают сильное негативное воздействие на производительность труда.

Однако мировое неравенство не может быть объяснено воздействием климата. Теория о том, что жаркий климат неизбежно ведет к бедности, опровергнута недавними экономическими успехами Сингапура, Малайзии и Ботсваны. Вышеупомянутый город Ногалес разделен границей, а не климатическим поясом.

История показывает, что не существует простой и долгосрочной связи между климатом и географией с одной стороны и экономическим процветанием – с другой. Не всегда в тропиках жили беднее, чем в умеренных широтах. На момент открытия Америки Колумбом на территориях современных Мексики, Центральной Америки, Перу и Боливии существовали великие цивилизации ацтеков и инков. Тогда те, кто был севернее, жили по большой части в каменном веке. Различие сейчас не связано с географией, оно было напрямую связано с особенностями колонизации.

В истории были процветающие тропические цивилизации, такие как Ангкор (ныне Камбожди), Виджаянгара в Южной Индии. Сегодня Южно-Африканская Америка – одна из самых богатых стран Африки к югу Сахары.

По тем же причинам география вряд ли поможет объяснять бедность в странах Ближнего Востока. В конце концов этот регион был очагом неолитической революции, и первый в истории город появился на территории современного Ирака. Металл был впервые выплавлен на территории современной Турции.

Тропические болезни не являются причиной африканской бедности. Наоборот, болезни являются следствием бедности.

Есть доля истины в утверждении, что почва в тропиках неплодородна, но главная причина низкой эффективности сельского хозяйства многих бедных стран кроется в структуре землевладения и стимулах правительств.

Неравенство в современном мире в основном является следствием неравноправного распределения и применения технологий.

Культурный детерминизм. Великий немецкий социолог Макс Вебер утверждал, что Реформация и протестантская этика были ключевыми факторами быстрого развития индустриального общества в Западной Европе. Это утверждение сводится к тому, что якобы африканцы верят в колдовство и поэтому противятся принятию новых технологий, или же Латинская Америка никогда не будет богата, потому что ее жители заложники особой иберийской культуры – культуры маньяны.

Данный подход в объяснении богатства и бедности не имеет основания. Например, многие черты культуры практически идентичны по обе стороны Ногалеса, или пример Южной и Северной Кореи. Если наблюдаются различия в ценностях, социальных нормах по истечении времени – это следствие, а не причина расхождения.

Нидерланды и Англия, возможно, были первыми примерами экономического чуда в Новое время, но особой связи между их успехами и религией не было. Франция, страна преимущественно католическая, повторила успех голландцев и англичан уже в ХІХ веке. Восточная Азия никак не связана ни с одной из форм христианства.

Взаимосвязь между исламом и бедностью на Ближнем Востоке во многом иллюзорная. Например, во время правления Мухаммеда Али в Египте в 1805 – 1848 годах возникли условия для быстрых экономических изменений, однако этот процесс модернизации прекратился после смерти Али.

Может быть, решающим было влияние английской культуры? Да, Канада и США были колониями Великобритании, но ими были и Сьерра-Леоне, и Нигерия. Английское наследие не является причиной успеха Северной Америки.

Может быть, европейцы обладают неким превосходством перед остальными расами? Среди жителей Аргентины и Уругвая больший процент людей европейского происхождения, чем в Канаде и США. А в Японии и Сингапуре всегда было ничтожно мало жителей-европейцев.

Бедность в Китае во времена Мао Цзэдуна никак не была связана с китайской культурой; она была следствием избранного Мао катастрофического способа организации экономической и политической жизни. Точно так же сегодняшний экономический рост в Китае никак не связан с китайскими ценностями или изменениями в китайской культуре. Он стал результатом экономической трансформации, запущенной реформами Дэн Цзэдуна.

Теория невежства. Жители бедных стран или их правители не знают, как сделать свою страну богатой. Не разница в объеме экономических знаний заставила президента Мексики Порфирио Диаса в конце ХІХ – начале ХХ века выбрать экономическую политику, которая обогащала элиту за счет всего остального населения, в то время как американские президенты того времени Тедди Рузвельт и Вудро Вильсон проводили противоположную политику. Мы утверждаем, что путь к процветанию лежит через решение базовых политических проблем.

Глава 3. Как возникают богатство и бедность – The making of prosperity and poverty

Экономический успех той или иной страны зависит от институтов – правил, по которым работает ее экономика, стимулов, которые получают ее граждане.

Экономические институты, подобные тем, что существует в США или Южной Корее, мы назовем инклюзивными. Они разрешают и, более того, стимулирует участие больших групп населения в экономической активности, а это позволяет наилучшим образом использовать их таланты и навыки, при этом оставляя право выбора. Инклюзивные институты способствуют экономическому росту, повышению производительности труда и процветанию. Инклюзивные экономические институты требуют, чтобы доступом к участию в экономической активности и защитой прав собственности пользовались различные слои общества, а не только элита. Различие между севером и югом Кореи или между США и Латинской Америкой иллюстрируют фундаментальный принцип.

Мы называем институты, противоположные инклюзивным, экстрактивными, т.е. направленными на то, чтобы выжать максимальный доход из эксплуатации одной части общества и направить его на обогащение другой части. Например, в Латинской Америке частной собственностью могли владеть испанцы; собственность же местного населения была совершенно незащищенной. Колониальная администрация была занята тем, что принуждала местное население работать почти бесплатно. В Северной Корее частная собственность просто отсутствует. Ни здесь, ни там не существовало ни независимой правовой системы, ни равных возможностей для всех. Поэтому нас не должно удивлять, что Томас Эдисон реализовал свои идеи именно в США, а не в Перу или Мексике. Точно так же именно поэтому высокотехнологичные компании, такие как Самсунг и Хюндай, появляются в Южной Корее, а не в Северной.

Политика – это процесс, в ходе которого определяется, кто будет управлять страной. Политические институты – ключевой фактор в этой игре, совокупность правил, которые формируют систему стимулов для различных политических игроков. Они определяют, у кого в обществе есть власть и как этот кто-то может использовать ее. Если власть сосредоточена в одних руках и ничем не ограничена, значит, мы имеем дело с институтом абсолютной монархии (именно эта форма правления была распространена по всему миру на протяжении большей части его истории). Абсолютистские политические институты, такие как в Северной Корее или колониальной Латинской Америке, помогают тем, кто обладает властью, подстроить экономические институты под себя, то есть приспособить их для собственного обогащения и для дальнейшего укрепления своей власти за счет всех остальных.

Экономические институты, которые способствуют росту, могут изменить баланс богатства и власти в обществе таким образом, что диктатор и другая властная элита от этого только пострадают. Боязнь созидательного разрушения часто лежит в основе сопротивления созданию инклюзивных экономических и политических институтов.

Европейская история служит яркой иллюстрацией последствия созидательного разрушения. В ХVIII веке, накануне промышленной революции, правительства большинства европейских стран контролировались аристократией, чей основной доход составляли земельная рента и рента от торговых привилегий и монопольных прав, которые были пожалованы им монархами вместе с защитой от нежелательных конкурентов. В соответствии с принципом созидательного разрушения развитие городов, новых отраслей промышленности и фабрик привело к оттоку ресурсов из сельского хозяйства, снижению земельной ренты и росту стоимости труда наемных работников, которым землевладельцы теперь вынуждены платить больше.

Аристократия, однако, не была единственной общественной группой, проигравшей в ходе промышленной революции. Ремесленники, чей ручной труд призван был заменить машины, также выступали против индустриализации. Многие из них организовались, начали бунтовать и разрушать станки, в которых видели причины снижения своего уровня жизни. Это были луддиты, чье имя стало нарицательным обозначением для каждого, кто сопротивляется техническому прогрессу. У английского изобретателя Джона Кея, который в 1733 году придумал летучий челнок – одно из первых значительных усовершенствований в механизации ткацкого дела, луддиты спустя двадцать лет даже сожгли дом. Та же судьба постигла Джеймса Харгривза, изобретателя столь же революционной механической прялки “Джинни”. Это говорит о том, что влиятельные группы в обществе часто противостоят процессу трансформации, техническому прогрессу и пытаются остановить движение к процветанию. Поэтому экономический рост будет происходить в том случае, если его не удалось заблокировать тем, кто боится от него проиграть и потерять привилегии, на которых основаны их богатства и власть.

Страны, в которых действуют экстрактивные экономические институты, опирающиеся на тормозящие экономический рост политические институты, рано или поздно терпят крах и гибнут, даже если они переживают бурный экономический рост, например, индустриализация и экономический рост в СССР, начиная с первой пятилетки (1928 – 1932) и вплоть до 1970-х годов. Политические и экономические институты в СССР были в высшей степени экстрактивными, а рыночные отношения были почти полностью запрещены. Тем не менее Советский Союз достиг довольно высоких темпов экономического роста, поскольку мог использовать силу государства, чтобы перебросить трудовые ресурсы из сельского хозяйства, где они использовались неэффективно, в промышленность.

Быстрая индустриализация Южной Кореи при генерале Пак Чон Хи – хороший пример. Пак пришел к власти в результате военного переворота 1961 года. Хотя режим Пака был авторитарным, он чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы не бояться возможных негативных для себя лично последствий экономического роста, и активно поддержал его. В отличие от СССР и большинства других примеров роста в условиях экстрактивных институтов Южная Корея в 1980-х годах смогла успешно перейти к инклюзивным политическим институтам. В СССР же ничего подобного не произошло, рост исчерпал свои возможности, экономика начала падение в 1980-е годы и окончательно рухнула к 1990-м.

Глава 4. Груз истории: небольшие отличия и точки перелома – Small differences and critical juncture: The weight of history

Как появляются инклюзивные политические институты

Англия была первой страной, которая смогла совершить прорыв и добиться устойчивого экономического роста в XVII веке. Масштабным сдвигам в английской экономике предшествовали английские революции, которые изменили экономические и политические институты страны, сделав их гораздо более инклюзивными, чем когда-либо прежде. Инклюзивные институты не только оказали огромное влияние на экономические стимулы и общий уровень богатства, но и определили, кто больше всех выиграет от экономического роста. Эти институты возникли не как результат консенсуса; наоборот, их породила ожесточенная борьба за власть между различными группировками, которые оспаривали легитимность друг друга и добивались установления таких институтов, которые будут выгодны только им самим. Кульминацией конфликта, развернувшегося в XVI – XVII веках, стали два события: Английская гражданская война (1642 – 1651) и Славная революция (1688). Славная революция ограничила власть короля и его министров и передала парламенту полномочия для формирования экономических институтов. В то же время она открыла возможности для участия широких слоев граждан в политике и позволила им оказывать значительное влияние на работу правительства и функционирование государства в целом. Славная революция заложила основы плюралистического общества, одновременно запустив быстрый процесс политической централизации. Она создала первый в мире более или менее полный набор инклюзивных политических институтов.

Не случайно промышленная революция началась в Англии спустя всего несколько десятилетий после Славной революции. Великие изобретатели, такие как Джеймс Уатт, усовершенствовавший паровую машину, Ричард Тревитик, построивший первый паровоз, Ричард Аркрайт, создавший

прядильную машину и Изамбард Кингдом Брюнель, менявший представления о пределах технологических возможностей при постройке каждого нового своего парохода, могли воспользоваться коммерческим потенциалом своих изобретений, будучи уверенными, что их права собственности священны. Кроме того, у них был доступ на рынок, где они могли с выгодой продать свои изобретения другим.

К 1688 году британские политические институты гораздо дальше продвинулись на пути к плюрализму, чем французские и испанские. Но если мы отступим на сто лет назад, в 1588 год, различия почти исчезнут. Всеми тремя странами правили абсолютные в той или иной степени монархи: в Англии – Елизавета I, в Испании – Филипп II, во Франции – Генрих II. Все они вынуждены были постоянно бороться с представительными органами собственных стран: английским парламентом, испанскими кортесами и французскими Генеральными штатами, которые требовали себе больше полномочий, в том числе права контролировать власть монарха. Но эти представительные органы отличались один от другого своей структурой и степенью влияния на ключевые элементы государственной политики. Например, английский парламент и испанские кортесы устанавливали налоги, тогда как Генеральные штаты не могли определять налоговую политику Франции; эта привилегия оставалась за королем.

Налоговые полномочия кортесов были не так уж важны для испанской короны, которая, начиная с 1492 года, построила огромную колониальную империю в Америке и получала колоссальную прибыль от добычи там золота и серебра. В Англии ситуация была иной. Елизавета I не обладала финансовой независимостью испанских монархов, и, если она хотела установить более высокий налог, ей приходилось просить об этом парламент. В обмен парламент требовал уступок у Елизаветы, прежде всего ограничения права монарха даровать парламенту (Что? не совсем понятно). Испанские кортесы аналогичную борьбу проиграли. Внешняя торговля Испании не просто была монополизирована, она была монополизирована самой испанской монархией.

Эти различия, которые изначально могли показаться незначительными, начали играть все более важную роль в XVII веке.

Глава 5. Экономический рост в условиях экстрактивных институтов – Grwoth under the extractive institutions

Институциональные различия определяли динамику экономического роста на протяжении всех эпох. Но если большинство обществ в истории человечества было построено на экстрактивных институтах, значит ли это, что они никогда не знали экономического роста? Конечно, нет. Экстрактивные

институты по определению требуют накопления богатства. В противном случае что же сможет элита выжать из своих подданных? И правитель, которому удалось сосредоточить всю политическую власть в своих руках и выстроить централизованное государство, будет заинтересован в том, чтобы поддерживать правопорядок и установить систему правил и институтов, стимулирующую активность в экономике.

Но рост в условиях экстрактивных институтов отличается от роста, который возникает на основе институтов инклюзивных. Самое главное отличие в том, что он не будет устойчивым.

Между 1928 и 1960 годами национальный доход СССР рос на 6% в год (по-видимому, мировой рекорд того времени). Этот быстрый рост произошел не в силу технологических прорывов, а только благодаря более эффективному распределению трудовых ресурсов и государственным инвестициям в новые заводы и фабрики. Рост был столь быстрым, что он ввел в заблуждение целые поколения западных интеллектуалов.

Самый же распространенный учебник по экономике, написанный Полом Самуэльсоном, лауреатом Нобелевской премии по экономике, предсказывал грядущее доминирование СССР в экономике. В издании 1961 года говорилось, что национальный доход Советского Союза превзойдет национальный доход США если не к 1984 году, то уж точно к 1997-му. В издании 1980 года предсказание мало изменилось, разве что сроки были сдвинуты до 2002 или 2012 года.

Хотя политика Сталина и последующих лидеров СССР помогла добиться быстрого экономического роста, она не могла сделать его устойчивым. К 1970- м годам рост почти остановился.

Единственная область, в которой СССР ценой огромных усилий удалось сохранить инновационность, это военная промышленность, включая аэрокосмическую. Благодаря этому Советский Союз смог запустить в космос первую собаку Лайку и первого человека Юрия Гагарина. Другим известным продуктом советской военной промышленности стал автомат АК-47.

Работали не рыночные, а административные стимулы. Закон, принятый в июне 1940 года, объявил уголовным преступлением отсутствие на рабочем месте или даже просто перекур в течение более чем 20 минут. Это «преступление» каралось усиленными исправительно-трудовыми работами на том же предприятии сроком до шести месяцев со снижением зарплаты до 25%. Подобные наказания не просто вводились за все возможные проступки, но и действительно применялись с ужасающей регулярностью. В 1940 – 1955 годах 36 миллионов человек, примерно треть взрослого населения СССР, были обвинены в подобных преступлениях. Из них примерно 15 миллионов оказались в тюрьме и около 250 тысяч были расстреляны. Таким образом, за нарушения трудового законодательства тюремному заключению подвергался примерно 1 миллион человек в год, и эта цифра не включает 2,5 миллиона сосланных Сталиным в Сибирь за весь период.

Глава 6. Отдаляясь друг от друга – Drifting apart

Понимание римского наследия критически важно для анализа исторического пути, который привёл к промышленной революции в Англии и странах, которые вскоре последовали за ней, причем по нескольким причинам. Прежде всего Рим, как позднее и Венеция, достаточно рано разработал и провел в жизнь основные институциональные инновации. Как и в Венеции изначальный экономический успех Рима был основан на инклюзивных институтах – как минимум по стандартам того времени. Как и в Венеции, эти институты стали со временем более экстрактивными, причем этот поворот был также совершен вполне сознательно. В случае Рима водоразделом стал переход от республики (510 – 49 гг. до н. э.) к империи (49 г. до н. э. – 476 г, н.э.). Несмотря на то что в течение республиканского периода Рим смог выстроить впечатляющую мировую державу, несмотря на цветущую международную торговлю и отличную систему дорог, построенных римлянами на всех завоеванных территориях, значительная часть римской экономики была экстрактивной. Переход от республики к империи лишь повысил степень экстрактивности, что со временем привело к смутам, нестабильности, а в конце концов – к крушению государства, что мы уже наблюдали на примере городов-государств майя.

Но теперь мы увидим и еще одну, значительно более важную вещь. Институциональное развитие средневековой Западной Европы, хотя и не было прямым продолжением истории развития Рима, стало тем не менее следствием точек перелома, возникших в регионе вследствие падения Западной Римской империи. Эти точки перелома практически не имели аналогов в других частях мира, таких как Африка, Азия или Америка. При этом мы покажем на примере Эфиопии, что, когда аналогичные точки перелома возникали в других местах, институциональные реакции на них были практически такими же. Падение Рима привело к установлению феодализма, и побочными продуктами этого процесса стали постепенное упразднение рабства и появление вольных городов, находившихся вне сферы влияния монархов или аристократии. В ходе этого процесса также возник набор институтов, в которых феодалы имели меньшую политическую власть. Феодальная система пережила хаос, возникший в годы «черной смерти», а затем и дальнейшее укрепление независимых городов и крестьянства за счет монархов, аристократов и крупных землевладельцев. Именно в рамках европейской феодальной системы начали реализовываться возможности, созданные атлантической торговлей.

Многие части мира не прошли через подобные точки перелома и вследствие этого начали дрейфовать по иному пути развития.

После 411 года Англия испытала экономический обвал и превратилась в бедную и тихую глухомань – причем не впервые. В предыдущей главе мы уже видели, как примерно в 9500 году до н. э. на Ближнем Востоке началась неолитическая революция. Во времена, когда обитатели Иерихона и Абу-Ху- рейры уже жили в небольших городах и работали на полях, жители Англии все еще занимались охотой и собирательством, и это будет продолжаться еще пять с половиной тысячи лет. Англичане не изобрели ни земледелия, ни скотоводства; и то, и другое было привнесено извне мигрантами с Ближнего Востока, которые на протяжении тысячелетий расселялись по Европе. И во времена, когда население Англии осваивало все эти ключевые инновации, жители Ближнего Востока уже изобрели город, письменность и гончарный круг.

К 3500 году до н. э. в Месопотамии (территория современного Ирака) уже возникли такие крупные города, как Урук и Ур. В Уруке в середине IV тысячелетия до н.э. жили 14000 человек, впоследствии это число выросло до 40000. Гончарный крут был изобретен в Месопотамии примерно в то же время, что и колесный транспорт. Приблизительно тогда же египетская столица Мемфис превратилась в крупный город. В обоих регионах независимо друг от друга была изобретена письменность. И в то время как египтяне строили великие пирамиды в Гизе, то есть примерно в 2500 году до н. э., англичане возвели свою самую значительную древнюю постройку – кольцевое мегалитическое сооружение в Стоунхендже. По английским меркам это было очень даже неплохо, однако в этом каменном кругу не поместилась бы даже одна церемониальная барка из тех, что были захоронены у подножия пирамиды царя Хуфу (Хеопса). Англия продолжала плестись в хвосте цивилизации и заимствовать все инновации с Ближнего Востока и с берегов Средиземного моря, и это продолжалось как до периода римского владычества, так и во время него.

Но несмотря на столь неблагоприятную предысторию, именно в Англии возникло первое по-настоящему инклюзивное общество и именно там началась промышленная революция. Отличие Англии от других стран имеет свои исторические корни, однако история Виндоланды показывает, что эти первоначальные различия были не такими уж глубокими и уж точно не были исторически предопределены ни во времена неолитической революции, ни даже в эпоху римской гегемонии. И все же со второй половины V века, с начала периода, который историки обычно называют Темными веками, Англия вновь скатилась к бедности и политическому хаосу. На протяжении следующих столетий в Англии не будет существовать эффективного централизованного государства.

Глава7. Поворотный момент

В 1583 году Уильям Ли, окончив курс в Кембридже, вернулся в родной городок Калвертон. Незадолго до этого королева Елизавета I (1558 – 1603) издала указ, согласно которому каждый ее подданный должен был постоянно носить вязаную шапочку. Как вспоминал потом Ли, «Тут я стал думать: eсли такой головной убор можно изготовить с помощью двух спиц из одной шерстяной нити, то почему бы не использовать несколько спиц, чтобы подтягивать нить?»

Это внезапное озарение положило начало механизации текстильной промышленности.

И вот в 1589 году его «станок для вязания чулок» был готов. Ли поехал в Лондон с намерением добиться аудиенции у Елизаветы I, продемонстрировать ей, сколько пользы может принести его механизм, и попросить ее величество предоставить ему патент, который бы не позволил другим копировать его конструкцию. Однако реакция Елизаветы была обескураживающей. Она отказалась предоставить Ли патент, заметив:

«Вы замахиваетесь слишком высоко, мастер Ли. Подумайте, что это может означать для моих бедных подданных. Это наверняка ударит по ним, так как лишит их работы и сделает их нищими».

Разочарованный изобретатель отправился во Францию, чтобы попытать счастья там. Когда жe и здесь он потерпел неудачу, то вернулся в Англию, где обратился с просьбой о предоставлении патента уже к Якову I (1603 – 1625), преемнику Елизаветы I. Но король также отказал ему на тех же основаниях, что и Елизавета. Оба монарха боялись механизации вязального ремесла как дестабилизирующего политического фактора: механизация лишит людей работы, создаст безработицу, приведет к политической нестабильности и будет угрожать королевской власти. Станок для вязания чулок обещал огромный рост производительности, но он же грозил запустить процесс созидательного разрушения.

Реакция на блестящее изобретение Ли иллюстрирует основную идею этой книги. Боязнь созидательного разрушения – это главная причина, по которой рост уровня жизни, начиная с неолитической эпохи и до промышленной революции, не был устойчивым. Технологические инновации приносят человеческому обществу процветание, однако они также ведут к замене старого новым, уничтожению экономических привилегий и политического влияния некоторых людей. Для устойчивого экономического роста нам нужны технологии, новые способы производства, а в большинстве

случаев их предлагают молодые таланты вроде Уильяма Ли. Эти новшества приносят обществу процветание, но процесс созидательного разрушения, которым они сопровождаются, угрожает отобрать средства для жизни у тех, кто работает по старым технологиям, например, вяжет вручную: технологии Ли должны были лишить вязальщиц работы.

Что еще более важно: серьезные инновации, такие как вязальная машина Ли, угрожают и устоявшейся политической модели. В конце концов вовсе не забота о судьбах тех, кто мог стать безработным в результате внедрения машины Ли, заставила Елизавету I и Якова I отказать ему в патенте, а их боязнь того, что они могут проиграть в политическом отношении: монархи прекрасно понимали, что появление массы людей, потерявших работу из-за нового изобретения, создаст политическую нестабильность, которая будет представлять угрозу для их власти.

Вечный политический конфликт

Конфликт вокруг институтов и распределения ресурсов можно проследить на протяжении всей истории человечества. Мы видели, например, как политический конфликт влиял на развитие Древнего Рима и Венеции, где он в конечном счете был решен в пользу элиты, которая смогла укрепить свою власть.

История Англии тоже полна конфликтов между монархией и ее подданными, между различными фракциями, борющимися за власть, между элитами и простыми гражданами. Однако результатом таких конфликтов не всегда было усиление могущества тех, кто находился у власти. В 1215 году бароны-феодалы, стоящие ниже короля, восстали против короля Иоанна и заставили его подписать на лугу Раннимед близ Лондона Великую хартию вольностей. В этом документе провозглашались некоторые базовые принципы, которые стали серьезным вызовом королевской власти. Самым важным было то, что согласно хартии король был обязан советоваться с баронами, если хотел поднять налоги.

Это развитие политических институтов происходило на фоне других крупных изменений в самой природе общества. Самым значительным из них было усиление политической конкуренции, в результате чего широкие слои населения получили возможность предъявлять свои требования монарху и политической элите. Крестьянское восстание 1381 года было важнейшим историческим событием; впоследствии английская элита столкнулась еще с целым рядом народных восстаний. Политическая власть стала распределяться не только от короля к лордам, но и от элиты к простому народу. Эти перемены наряду со все новыми ограничениями королевской власти сделали возможным возникновение широкой коалиции, противостоящей абсолютизму, и таким образом заложили фундамент плюралистических политических институтов.

Славная революция

После победы парламент и Вильгельм начали переговоры о новом государственном устройстве. Будущие изменения Вильгельм изложил в своей «Декларации», которую он опубликовал незадолго до высадки в Англии. Затем они были закреплены в Декларации прав, которую парламент принял в феврале 1689 года и которая была зачитана Вильгельму на том же заседании, на котором ему была предложена корона Англии. Декларация, которую впоследствии, когда она получила силу закона, назвали Билль о правах, была во многих смыслах неопределенной. И тем не менее она в целом устанавливала некоторые важнейшие конституционные принципы. Она определяла порядок престолонаследования, который отличался от принятых в то время правил. Если парламент смог сместить одного монарха и заменить его другим, то почему бы ему не сделать этого снова?

В Билле о правах также утверждалось, что монарх не может отменять или нарушать законы и что никакой новый налог недействителен без одобрения парламента. Кроме того, там устанавливалось правило, по которому собирать армию в Англии можно было только с согласия парламента.

Все вместе эти изменения в политических институтах знаменовали триумф парламента в борьбе с королевской властью и конец абсолютизма в Англии, а впоследствии и во всей Великобритании.

Почему именно в Англии?

Промышленная революция началась и достигла наибольшего успеха в Англии из-за уникально инклюзивных экономических институтов этой страны. Они же в свою очередь были выстроены на основании инклюзивных политических институтов, сформированных Славной революцией. Именно Славная революция укрепила и упорядочила права собственности, улучшила финансовые рынки, положила конец государственным монополиям в международной торговле, сняла барьеры для развития промышленности. Именно Славная революция сделала политическую систему открытой и отвечающей на экономические нужды и чаяния общества. Инклюзивные экономические институты дали таким талантливым людям, как Джеймс Уатт, возможности и стимулы для продвижения их знаний и идей и для влияния на систему в своих собственных интересах и в интересах всей нации.

Естественно, как только эти люди добивались успеха, они сразу же начинали вести себя, как и все прочие, они также не желали, чтобы у кого-то появилась возможность вторгнуться в их сферу бизнеса и конкурировать с ними; они также боялись созидательного разрушения, которое могло бы в результате привести их к устранению из бизнеса, как когда-то они сами устранили с рынка других. Однако после 1688 года подобные желания стало труднее воплощать в жизнь.

В 1775 году Ричард Аркрайт получил патент, который, как он надеялся, даст ему в будущем монополию на быстрое распространение прядильного производства. Однако он не смог подтвердить ее в судебном порядке.

Почему этот уникальный процесс начался в Англии и почему именно в XVIII столетии? Почему именно Англия стала развивать плюралистические политические институты и порвала с экстрактивными? Как мы уже видели, политическое развитие, приведшее к Славной революции, стало следствием нескольких взаимосвязанных процессов. Центральным из них был политический конфликт между абсолютизмом и его противниками. Исход этого конфликта не только положил конец попыткам возродить в Англии абсолютизм в его обновленной и еще более суровой форме, но и дал право голоса тем, кто стремился к фундаментальным изменениям общественных институтов. Противники абсолютизма не просто хотели выстроить другую, столь же абсолютную систему власти. Это была ситуация, в корне отличающаяся от той, которая возникла, когда Ланкастеры победили Йорков в ходе войны Алой и Белой роз. Напротив, Славная революция привела к возникновению нового режима, основанного на конституционном правлении и плюрализме.

Такой результат стал следствием изменения английских институтов и способов их реакции на точки перелома. В предыдущей главе мы видели, как феодальные институты появились в Европе после падения Западной Римской империи. Феодализм распространился по всей Европе: и Западной, и Восточной.

Незначительные поначалу различия в политических и экономических институтах привели к тому, что Запад двигался по пути институционального развития, а Восток – институционального регресса. Однако первый путь не обязательно и не неизбежно должен был привести к инклюзивным институтам: для этого нужен был еще ряд важных критических моментов.

Хотя первой попыткой установить базовые институциональные основания для конституционной монархии была Великая хартия, многие другие регионы Европы, в том числе и Восточной Европы, пережили подобные конфликты, и их история знала подобные документы. И все-таки после «черной смерти» Западная Европа явно стала развиваться иным путем, отличным от Восточной. Документы, подобные Великой хартии, начали играть все большую роль на Западе, а на Востоке их значение уменьшалось. В Англии еще до революций XVII века было законодательно установлено, что король не имеет права вводить новые налоги без согласия парламента. Не менее важна была медленная, пошаговая передача власти от элиты к более широким слоям граждан, как это видно на примере политической мобилизации сельских сообществ в Англии, в частности в ходе Крестьянского восстания 1381 года.

Этот институциональный дрейф создал точку перелома, когда его траектория пересеклась с другим процессом – масштабным расширением трансатлантической торговли. В Англии растущее влияние парламента привело к тому, что Тюдоры и Стюарты оказались не в состоянии сделать это. В результате возник новый класс торговцев и предпринимателей, которые в дальнейшем яростно сопротивлялись попыткам восстановить в Англии абсолютную монархию. Уже в 1686 году в одном только Лондоне 702 купца занимались экспортом в регион Карибского моря и 1283 импортировали оттуда товары. Экспортом в Северную Америку и импортом из нее занимались 691 и 626 торговцев соответственно.